Мировое сообщество также несет ответственность за те конфликты, войны и беды, которые обрушились на головы мирных жителей бывшего СССР, поскольку слишком торопливо и бездумно поспешило признать итоги беззаконного деяния в Беловежской Пуще и существование сегодняшних нелегитимных границ. И заставить его признать свою ошибку будет очень сложно, тем более что у некоторых его представителей бывшие территории СССР неожиданно стали «зоной жизненных интересов». Поэтому очень важно найти верный способ, с помощью которого жителям Запада можно было бы доказать, что порядок вещей, существующий в ряде новообразованных государств, не имеет ничего общего ни с демократией, ни с гуманитарными ценностями, ни с правами человека. Западный обыватель должен отчетливо понимать, что вместе с нерешенным справедливо правом наций на самоопределение, существовавшим в СССР и преступно проигнорированном при его распаде, замораживание этих проблем в сегодняшнем состоянии грозит всему миру, и Европе в первую очередь, тяжелыми потрясениями. Такое объяснение для рядового европейца могло бы выглядеть так: «Уважаемые баварцы, представьте себе, что в один прекрасный день в ваш дом приходит государственный чиновник и заявляет, что на том основании, что какие-то никем не уполномоченные деятели в каком-то далеком лесу, за тысячи километров от Берлина, изрядно выпив, подписали какие-то бумаги, вы с завтрашнего дня обязаны разговаривать, писать, читать, учиться и думать только на датском языке. На том же языке вы будете обучать своих детей и внуков, а учебные заведения с родным немецким так же с завтрашнего дня будут навсегда закрыты. Задавать вопросы по этому и другим поводам вам также воспрещается, поскольку в стране завтра наступает полная свобода и демократия».
Обращаться с подобными разъяснениями имеет смысл только к жителям континентальной Европы, у которых еще сохраняется понимание добра и справедливости, сходное с представлениями о них в русской культурной традиции. Совершенно иначе справедливость воспринимается людьми, воспитанными в системе американских ценностей. Они определяют справедливость языческим, пещерным способом, а именно: «хорошо и справедливо все то, что мне выгодно». В этом факте я многократно убеждался, беседуя частным образом с представителями такого образа мыслей. Вспоминается одна из таких бесед с менеджером среднего звена одной крупной американской фирмы, случившаяся во время второй иракской войны. Менеджер, сравнительно молодой человек, индиец по происхождению, на мой вопрос о справедливости этой войны категорично заявил, что США поступили совершенно правильно, развязав эту войну. Когда я возразил, что для агрессии не было никаких оснований, кроме удовлетворения острого желания получить контроль над богатыми источниками нефти, он, как мне показалось, с ядовитой иронией заметил, что СССР тоже в свое время напал на Афганистан. Чувствуя с досадой, что моя выдержка начинает стремительно таять под паром закипающего возмущения, я попытался было с возможным спокойствием возразить, что Афганистан был вынужденной мерой, предотвращавшей образование нового плацдарма для развертывания враждебных СССР военных баз и объектов. Индиец не стал меня выслушивать и прервал, с непререкаемой уверенностью и холодным цинизмом заявив, что когда СССР был силен, то «мочил» всех подряд, а сегодня очень сильны США и поэтому вольны делать все, что им заблагорассудится по праву сильного. Россия же теперь слаба, и на ее долю остаются только рассуждения о справедливости. Показав всем своим видом, что он не собирается продолжать дискуссию на эту тему, индиец демонстративно отвернулся в сторону другого собеседника.
Это оригинальное понимание справедливости, очевидно, усиленно прививалось и очень хорошо прижилось в так называемой «свободной прессе» – в СМИ Запада, что убедительно доказала война в Южной Осетии. Возьму на себя смелость утверждать, что в августе 2008 года окончательно рухнул миф о якобы существующих на Западе «свободе слова» и «свободной прессе». Необъективность освещения западными СМИ трагических событий на Кавказе была вопиющей и дезориентирующей до такой степени, что, например, на форуме интернетовской странички первого общественного немецкого телеканала АРД, который содержится на деньги немецкого налогоплательщика и считается относительно объективным, на третий день войны появлялись такие отклики: «Я спрашиваю себя, почему никто не говорит, кто, в конце концов, убил 1400 мирных граждан? Я попытался открыть новую тему по этому вопросу, но она странным образом на страничке не появилась!». Удивляющемуся соотечественнику отвечает другой читатель этой странички: «Мне представляется, что все западные СМИ сообщают только о жертвах Грузии, и никто не говорит ни одного слова о жертвах с другой стороны, не показывают картин сгоревшего Цхинвала и расстрелянных автоколонн беженцев из него. Ни одного слова, что русские СМИ в Грузии блокированы. Где тут демократия?!». Третий читатель, отвечая на это восклицание, холодно и точно расставляет все по своим местам: «К вопросу «Где здесь демократия»: демократия там, где согласны быть подручными Запада».
И, наконец, третье событие последнего времени – смерть А. И. Солженицына. Кто-то очень точно выразился, что эта смерть ознаменовала собой конец целой эпохи в истории России. С этим нельзя не согласиться. Закончившаяся эпоха была неразрывно связана по крайней мере с двумя мятежными попытками реализации в России ультрамодных социально-экономических учений, пришедших с Запада и принудивших Россию дважды отказаться от своей великой истории. Попытки буквального воплощения в жизнь сугубо западных теорий принесли России горечь разочарования и стоили народам огромной страны, мирно проживавшим до начала рискованных экспериментов, неслыханного напряжения и невиданных потерь. Эта эпоха двойного слома отражена в судьбе Солженицына самым непосредственным и полным образом. Восторг от марксизма, поклонение истмату и диамату– разочарование; антикоммунизм и формальное диссиденство. Поклонение капитализму, западной модели построения общества, восторг от «перестройки», начавшихся «реформ» – разочарование и в «перестройке», и в капитализме, и в либерально-демократических реформах и плачевный итог – неформальное диссиденство.