Понятно, что объект любви может только благодарить судьбу за это качество русских женщин, особенно приятно пользоваться их слабостью на первом этапе влюбленности, но на этом преимущества этого женского свойства заканчиваются. Далее следуют одни лишь недостатки, отражающиеся в том числе и на обществе. Приведу для иллюстрации выше сказанного два примера, на мой взгляд, ярко демонстрирующих вредное влияние на общество слепой женской доверчивости и их всегдашней готовности к безграничному всепрощению совершенно незнакомых особей противоположного пола.
Эпизод первый. Поздняя осень, холодный, хмурый вечер. Небольшой, уютный зал междугородного переговорного телефонного пункта на окраине Харькова. Посетителей, терпеливо ожидающих своей очереди, совсем немного. В углу, удобно прислонившись к теплой батарее отопления, тихо посапывает слегка подвыпивший мужичок. Мирную, дремотную обстановку в зале нарушает представитель горячих горских народов Кавказа. Он поминутно нервно подскакивает к окошку оператора и нетерпеливым, высоким тоном задает один и тот же вопрос – когда же ему наконец-то будет предоставлена связь. Телефонистка, дородная и флегматичная женщина, глубоко поглощенная лузганьем семечек и аккуратным сплевыванием кожуры на предусмотрительно разложенную перед ней газетку, каждый раз ему невозмутимо обещает скорое подключение, не отрываясь от своего занятия. Наконец, по громкой связи беспокойный клиент вызывается в кабину для переговоров. Пробыв там с минуту, он, как чертик из коробки, с громким треском вылетает из кабины и, всплескивая руками, гневно кричит на весь зал, требуя восстановить прервавшуюся связь. Телефонистка тем же флегматичным тоном, но уже по громкоговорителю предлагает ему не волноваться, вернуться в кабину и там ожидать продолжения прерванного разговора. Яростно сверкнув глазами, горец скрывается за дверцей кабины. Закончив переговоры и рассчитываясь с телефонисткой, он все еще продолжает кипеть и возмущенно выкрикивает: «Безобразие! Ничего у вас не работает!» И пытаясь найти еще хоть какую-нибудь зацепку для выплескивания еще не полностью растраченного гнева, он оборачивается в зал и замечает в углу, под раскидистым фикусом мужичка, продолжавшего мирно дремать. Как Вий в одноименной повести Гоголя, он указующим перстом тычет в сторону крепко уснувшего утомленного бедолаги и с утроенным возмущением восклицает: «Устроили тут ночлежку!» Совершенно спокойно переносившая недовольство и выкрики нервного клиента до этого момента работница узла связи вдруг резко, как будто ее ударили, приподнимается со своего места и, не обращая внимания на посыпавшуюся на пол шелуху, совсем другим, зычным и резким голосом говорит: «Не трогай человека! Что он тебе сделал? Проспится и пойдет домой». Оторопев от неожиданного жесткого отпора, клиент, не проронив больше ни слова, раздраженно выхватил квитанцию из окошка преобразившейся разом телефонистки и быстро покинул помещение.
Эпизод второй. Середина 90-х годов. Захожу как-то в бухгалтерию нашего института. Там работницами финансовой сферы бурно, но профессионально обсуждаются последние новости – рост цен, рост государственных и местных налогов на предприятия и печальные следствия этих новостей для семейных кошельков. Поскольку я в то время в качестве частного предпринимателя много «халтурил» – подрабатывал на стороне во вне-рабочее время и вскоре должен был составлять и сдавать налоговую декларацию, то этот разговор мне был очень даже интересен. Пытаясь принять в нем посильное участие, я сообщил женской аудитории новость, вычитанную мной накануне в какой-то газетке. Газетка сообщала, что популярный эстрадный певец Киркоров, владевший на тот момент личным или личными самолетами и вовсе не «кукурузниками», а лайнерами типа ТУ-154, не говоря о прочей движимости и недвижимости, успешно отчитался по доходам за предыдущий год, подоходный налог с которых составил 0,0 рублей, так как налоговики признали сумму его дохода ниже налогооблагаемого минимума. У меня не было не только «кукурузника», но даже подержанный автомобиль мне был не по карману – все заработанные мной деньги уходили исключительно на пропитание семьи. Тем не менее отчитываться я был должен за сумму, вдвое превышавшую официальные доходы Киркорова. Тогда же, накануне, это сообщение повергло меня в глубочайшую степень озлобления, поскольку одних моих налоговых выплат явно не могло хватить для выплат пенсий пенсионерам, довольствия офицерам, зарплат учителям и врачам огромной страны, и я поспешил этой своей озабоченностью поделиться со специалистами в лице наших работниц бухгалтерии. В первую секунду после моего короткого, но полного экспрессии выступления в помещении воцарилась мертвая тишина. Потом громко, наперебой, все женщины закричали и разом набросились на меня, грудью встав на защиту своего любимчика. «Как ты можешь такое говорить! А ты разве не знаешь, какие он, бедняжка, несет расходы на свои замечательные наряды из перьев, оборудование, гастроли!» Я пытался было возразить, что это все производственные издержки, которые списываются с налогооблагаемого дохода, но мой голос утонул в гневных голосах женщин, возмущенных моей дерзкой атакой на их кумира, и мне ничего не оставалось, как с позором и по возможности побыстрее ретироваться из бухгалтерии.
Начну с небольшого эпизода, случившегося со мной в Германии. Я как-то взял дополнительный курс немецкого языка в частной школе и оказался в небольшой группе учащихся, представлявших собой полный интернационал. Там были представители США, Индии, Бразилии, Ирландии и т. д. Все они были достаточно умудренными жизнью людьми и хотели улучшить свой немецкий для успешного продвижения по службе. Язык нам преподавала милая молодая немка. Как-то на одном из уроков она раздала нам текст со знакомой с детских лет картинкой, на которой зверушки выстроили забавную пирамидку – собака на осле, кот на собаке и на самом верху отчаянный петух. Задорным, игривым тоном, знакомым нам по годам, проведенным в детском саду, учительница тут же задала всей группе вопрос: «Узнаете, кто это?» Последовала тишина с недоуменным пожиманием плечами. Ошеломленная учительница, не веря однозначной реакции аудитории, непедагогично воскликнула: «Как, вы не знаете кто это?» В ответ снова прозвучало выразительное молчание. И когда она уже была готова расплакаться от горькой обиды за свой хорошо подготовленный, но неудавшийся урок, за братьев Гримм и за свою старую, добрую Германию заодно, я, как Остап Бендер на памятном аукционе, в полной тишине торжественно произнес: «Это бременские музыканты» и гордо посмотрел на нашу учительницу. Таких женских глаз, полных слез, безмерного счастья и неземной благодарности, я в жизни никогда не видел.