Управление мировоззрением. Развитый социализм, зре - Страница 105

105

Однако вопрос поставлен и требует ответа. Поэтому, не поддаваясь на провокации либерального агитпропа и не вдаваясь в теоретические дискуссии, где нам уже заботливо расставлены либеральными теоретиками крепкие капканы, подойдем к поставленному вопросу с другой стороны. Мы поступим так, как обычно поступают в подобных затруднительных ситуациях практические люди, живущие на Украине и в Израиле. У них любое неясное явление, прежде чем оно будет принято или отвергнуто, обязательно должно ответить на вопрос: «А какая нам в этом польза?». Воспользуемся же и мы опытом мудрых людей и спросим себя – какая нам польза в либерализме?

Как уже не раз отмечалось в предыдущих главах, основой русской жизни всегда был коллективизм, взаимопомощь, солидарность и никогда обособленность и индивидуализм.

«Эта способность признавать «общее» более важным, чем «частное» (отнюдь не отвергая последнее), имела, на мой взгляд, громаднейшее значение в многострадальной истории русского народа. Пожалуй, наряду с такими производными качествами, как доброта, отзывчивость, готовность к самопожертвованию, долготерпение, трудолюбие, отчаянная храбрость и коллективизм, она на протяжении столетий составляла главную особенность русского менталитета и главную черту национального характера».

Когда земские деятели приходили к мужикам в деревню и пытались им разъяснять смысл столыпинской реформы, мужики понимали только одно – их насильно хотят развести по своим углам, изолировать от «обчества», что было для них равнозначно неминуемой гибели. Поэтому ораторы, воодушевленные своими пламенными речами и призывами к выходу крестьян из общины на хутора, рисуя им картинки счастливой жизни единоличника, к своему великому изумлению, часто выслушивали примерно такой единодушный ответ схода: «Ну, ежели другого пути нет, то решайте нас всех тут же жизни вместе с детьми и домочадцами. Вашей муки терпеть не желаем». Обескураженные пропагандисты теряли дар речи, не понимая, чем они могли спровоцировать такую дружную кладбищенскую реакцию крестьян.

Во время социализма коллективистские традиции в обществе всемерно поддерживались и поощрялись, в противовес индивидуалистским, частнособственническим наклонностям. Общество, государство в России всегда было первичным; личность, персона всегда были вторичными и подчиненными воле общества.

Другое дело Америка. Сорваться с родного места, плыть через океан навстречу страшным опасностям и ужасным приключениям могли только смелые, инициативные и решительные люди, не страшившиеся ни дикой природы, ни индейских стрел, ни пуль своих и чужих конкурентов. Все они в той или иной степени были авантюристами, но обладали при этом и огромной деловой энергией, обостренным чувством независимости, гордости и были одержимы несокрушимым духом абсолютной свободы. И совершенно не случайно именно им пришлась по душе древняя как мир идея о первичности власти индивида и вторичности власти общества, государства, всевозможных «богоизбранных» и «богопомазанных». Согласно этой привлекательной идее последние получают только ту часть власти, которую «свободные личности» пожелают им делегировать. Эта идея захватила колонистов до такой степени, что они совершили революцию и построили первое в мире государство, где сувереном являлся народ. Основной закон нового государства начинался точно теми же словами, что и добрый старый пиратский кодекс чести: «Мы, народ…». Затем, изолировавшись от всего света, колонисты больше века строили свой мир, не брезгуя при этом открытой работорговлей и беспощадным геноцидом местного населения. Основным неписаным законом этого мира был Его Величество мистер Кольт, а его верховным судьей Его Честь мистер Линч. Из этого запертого кипящего котла явились миру невиданные до того люди – волевые, энергичные, с полным отсутствием традиционной христианской морали и без прочих «глупых сентиментальных чувств». В построенном ими обществе «равных людей» считалась нормой бездонная пропасть нищеты и бесправия для одних «равных» и сверкающая роскошь безграничного богатства для других, не менее «равных». В чьих-то мемуарах я вычитал, что социальная несправедливость построенного в США общества в 30-х годах потрясла даже гитлеровского генерала, побывавшего в США и уже успевшего впитать в себя теорию о расовом превосходстве ариев над всеми прочими людьми. Только в результате обрушившейся на капиталистический мир Великой депрессии, когда марксистско-ленинская теория о неизбежном крахе капитализма фактически подтвердилась практикой, а огромные толпы людей, лишившихся в одночасье всех средств к существованию, вышли на улицы, только тогда руководство США озаботилось решением социальных вопросов всего населения страны, предотвратив тем самым российский вариант развития кризиса.

Дух свободы американских ковбоев, всегда твердо знавших, чего им в этой жизни надо достичь, и для этого способных бесстрашно скакать тысячи километров по диким прериями и без предупреждения, не промахиваясь, стрелять с обеих рук из любого вида оружия в сторону малейшего подозрительного шороха, не имел ничего общего со смиренным, покорным нравом русского мужика. Глубоко религиозный, богобоязненный русский мужик только в случае самой крайней необходимости брался за топор. Русский крестьянин, живший глубокой внутренней духовной жизнью, в которой он стремился постичь главный смысл человеческого бытия, определить существующие границы добра и зла, дороже всего ценил в этой жизни справедливость, за грубое нарушение которой он был готов отчаянно бунтовать и биться до последней капли крови.

105