Даже разрядка напряженности, с большим трудом начавшаяся в разгар холодной войны, которую все нормальные люди восприняли с радостью и надеждой на мирное будущее своих детей, у Сахарова, напротив, неожиданно вызывает озабоченность и даже опасение, что Запад смирился с существованием СССР. Он называет политику разрядки «капитуляцией перед растущей силой СССР».
Удивительное дело, человек, ни разу не бывавший за границей, знакомый с «забугорной» жизнью и прелестями либеральной демократии только по красочным зарубежным журналам и восторженным рассказам знакомых, с непоколебимой уверенностью утверждает о якобы состоявшемся в странах Запада факте торжества гармонии человеческой жизни. Больше того, он считает возможным и необходимым апеллировать к США как к судье и гаранту прав и свобод человека, повсеместно нарушаемых, по его мнению, в основном только в СССР. И «гласность» для него оказывается не необходимым условием существования цивилизованного общества, а всего лишь инструментом, с помощью которого Запад сможет увидеть «истинное лицо» СССР. Буквально он говорит так:
«Убежден, что только при условии возможно широкой гласности Запад сможет увидеть сущность нашего общества, и тогда эта деятельность становится частью общемирового движения за спасение всего человечества».
В цитате имеется в виду правозащитная деятельность, которая «должна спасти все человечество», а слова написаны в декабре 1973 года, когда в Чили на стадионе уже были расстреляны сотни честных людей – защитников демократии, во Вьетнаме были заживо сожжены миллионы людей – мирных крестьян, а Анжела Дэвис без его участия и проявления следов гласности в СССР, по Сахарову, уже была на свободе.
Примечание. Кстати говоря, неутомимая правозащитная деятельность Сахарова представляется многим тяжелой и полной опасностей работой, чем-то вроде диверсионной деятельности в тылу врага. Однако шеф уже «разжалованного» в старшие научные сотрудники академика Сахарова В. Л. Гинзбург вспоминает такой рабочий эпизод этой деятельности. Заметив Сахарова, бегающего по коридорам института с подписными листами очередного «воззвания» в руке, Гинзбург попросил его зайти к нему в кабинет. Едва возбужденный Сахаров появился на пороге, Гинзбург попросил его прикрыть дверь и обратился с нижайшей просьбой не вовлекать в свои мероприятия работников его отдела (к которому принадлежал и сам Сахаров), поскольку он был не в состоянии защищать их в таких вопросах. «Не волнуйся, шеф, – заговорщически подмигнул Сахаров,– волк не охотится возле своего логова», – и еще раз подмигнув, весело побежал дальше.
Возможно, что в слепой идеализации Сахаровым неведомых и не пережитых лично им явлений виновны профессиональные навыки физика-ядерщика, моделирующего в недосягаемых глубинах своего мозга представления о предметах, которых он «вживую» никогда не видел и не чувствовал, но которые кажутся ему правдоподобными и реальными, поскольку они хорошо «вписываются» в разработанные им же гипотезы построения мира. Вдобавок к тому, Сахаров был плохо знаком с отечественной историей, мало уделял в своей жизни внимания изучению общественных наук (это замечает в своих воспоминаниях о Сахарове историк Рой Медведев), поэтому, всецело погруженный в особый мир ученого-исследователя, он не мог по достоинству оценить те выдающиеся успехи, которых достиг СССР за короткий исторический период. Вот что он пишет летом 1972 года о предмете гордости огромной, многонациональной советской страны за каких-нибудь 50, далеко не мирных лет, предоставившей всем своим жителям без исключений широчайшие возможности в получении бесплатного образования, медицинской помощи и квалифицированной работы (чему Сахаров сам являлся непосредственным свидетелем и вещественным доказательством):
«Плачевное состояние народного образования и здравоохранения тщательно скрывается от зарубежного глаза, но для всех желающих видеть не может являться секретом. Бесплатный характер здравоохранения и образования – не более чем экономическая иллюзия в обществе, где вся прибавочная стоимость экспроприируется и распределяется государством. В здравоохранении и образовании особенно пагубно отразилась иерархическая классовая структура нашего общества с его системой привилегий. Состояние образования и здравоохранения для народа – это нищета общедоступных больниц, бедность сельских школ, переполненные классы, бедность и придавленность народного учителя, казенное лицемерие в преподавании, распространяющее на подрастающее поколение дух равнодушия к нравственным, художественным и научным ценностям».
Это тогда-то было «равнодушие» и «казенное лицемерие» с «иерархической классовой структурой»? Когда программу средней школы, по которой изучалась квантовая физика и писались сочинения по произведениям Толстого и Достоевского, одинаковую для учащихся Москвы и для учащихся последней станции в глухой тайге можно было назвать элитной! Когда любой способный мальчишка из самой заброшенной деревни, имевший малообразованных пьяниц– родителей мог получить блестящее образование в лучших университетах страны! Когда школьные кабинеты были оснащены всем мыслимым тогда оборудованием, материалами и приборами! Когда на ремонт школ никто никогда не думал собирать деньги с родителей! «Нищета общедоступных больниц»? Эту бы «нищету» в Россию XXI века, «перестроенную» в том числе и по его идеям, когда с собой в больницу стало необходимым нести собственное постельное белье, халат, расплачиваться наличными за процедуры, лекарства, обеды и даже шприцы. Этот бы «дух равнодушия к нравственным, художественным и научным ценностям» хотя бы частично привить сегодняшнему российскому обществу. Изображённую Сахаровым с помощью марксистской риторики картинку можно объяснить только страстным желанием автора видеть и представлять себе и другим жизнь в СССР только в черном цвете, избегая при этом объективного анализа и реальной оценки действительности.