Третье практическое отступление. Всем тогда было хорошо известно, что, во-первых, чрезмерная концентрация управления экономикой СССР не позволяла решить задачу взрывообразно возросших потребностей населения в элементарных бытовых товарах; а во-вторых, у нас практически не было специализированных предприятий – заводы-гиганты сами производили буквально все – начиная от гайки и кончая атомной бомбой. Предметы широкого потребления – холодильники, телевизоры, радиоприемники, стиральные машины не изготавливались в СССР специализированными фирмами, гибко реагирующими на спрос, а производились теми же предприятиями ВПК по приказам соответствующих союзных министерств, которые составлялись исходя из заданий последнего пятилетнего плана. При этом зарплата, премии, капитальные вложения, социальные фонды этих предприятий продолжали пополняться исключительно в зависимости от выполнения планов по основной продукции, за которую отвечал директор предприятия. Ответственность же за выпуск ширпотреба целиком ложилась на главного инженера и его службы, не имевшие в своем распоряжении ни власти, ни денег. Именно поэтому, например, на заводе «Большевик», что в Питере, «сгорело» несколько главных инженеров на обычном утюге. Для решения проблемы с ширпотребом нужно было просто и без рекламной шумихи произвести постепенную децентрализацию и специализацию производств этих товаров, переподчинив их местным властям и создав что-то вроде хрущевских совнархозов. Если уж Горбачев был так сильно озабочен очередями в магазинах за дефицитом и обретением относительной самостоятельности властью на местах, он мог предложить нечто подобное – отделить производство ширпотреба от предприятий ВПК и передать его местным властям. (Во всяком случае, те из производств, что изготавливали рентабельную продукцию.) Такая реорганизация сразу бы сняла головную боль с руководителей оборонки и одномоментно создала бы целые букеты конкурирующих фирм внутри страны на радость местной казне и приверженцам рынка. Но рутинная, кропотливая будничная работа никак не подходила сгоравшему от тщеславия Горбачеву, еще с юношеских лет не имевшему «вредной» привычки критически обдумывать последствия своих решений (за него думал комсомол и партия), которая затем, к зрелому возрасту, полностью у него атрофировалась. Он хотел видеть немедленного проявления в жизни страны результатов своей деятельности, моментального восхождения над страной «великих знамений» от его «пришествия» на высший пост, поэтому думать ему было некогда.
Исключительно важную и трагическую роль сыграло особенное свойство личности Горбачева– безграничная самонадеянность, высокомерие к окружающим и самодовольство, которые отмечали даже души в нем не чаявшие западные критики и публицисты. Например, Петер Шоль-Латур, бывший редактор немецкого журнала «Штерн», имел «удовольствие» беседовать с бывшим генсеком в небольшом ресторанчике в Мюнхене. Вот его впечатление от той встречи:
«Вначале он произвел впечатление симпатичного человека, без претензий. Но потом он затянул доклад, который никак не хотел закончить и где вместо оригинальных мыслей повторял одни и те же банальности. Противники этого идола немцев утверждают, что он болтлив, тщеславен и глуп. Так я не стану выражаться. Но к концу риторического марафона поднялся мой друг Йоханн Гросс, чье вмешательство совершенно не было предусмотрено, и указал когда-то первому человеку Советского Союза, что на Западе такие длинные и тягучие выступления не приняты».
Яро пропагандируя демократизацию управления, призывая к коллективности в руководстве, раскрепощению инициативы «низов», сам Горбачев действовал прямо противоположно своим призывам, принимая решения по важнейшим вопросам жизни страны в узком келейном кругу своих единоверцев, а порой даже единолично. Призывая к плюрализму, он терпеть не мог чужого мнения, не согласующегося с его собственным. Стараясь не вступать в принципиальные дискуссии (из опасения быть разбитым), избегая прямых столкновений с оппонентами, он умело использовал свои богатые навыки аппаратчика, выкручиваясь наизнанку, но неуклонно добиваясь проведения своей линии. Не называя вещи своими именами, используя обширный арсенал демагогических приемов, он ловко сбивал с толку честных, ответственных людей.
Началась эра «великого предательства» с едва заметной уступки США на переговорах по ограничению ядерных вооружений в Женеве в 1986 году. Тогда генсек, ни с кем не совещаясь, в том числе и с военными специалистами (не уставая, однако, при этом «трещать» на каждом углу о демократизации и коллегиальности в работе), единолично принял решение об отказе от учета ядерных сил Англии и Франции в ведущихся переговорах. С этого времени стало считаться за правило, что специалисты из Министерства обороны и Генштаба СССР под любыми предлогами отстранялись от активной деятельности в формировании внешней политики СССР, подменяясь работниками МИДа, руководимого лично преданным Горбачеву Шеварднадзе. Больше того, МИД СССР получал установки на ведение важнейших переговоров от верных помощников Горбачева, например, Черняева. Этот «стратег» заявлял (из его книги «Шесть лет с Горбачевым») такие вещи: «…при последовательной съездовской политике войны не будет». Это команда была неистощима на неслыханные открытия такого рода. Оказывается, все предельно просто – выполняй решения партии, и независимо от того, какова текущая ситуация в мире, есть ли в мире агрессоры, террористы, нет ли их, есть ли у тебя современная боеспособная армия, нет ли ее – твоей стране великими провидцами обеспечен мир и покой на время до очередного съезда партии. Или другой пример из тех же потрясающих мемуаров. Начальник Генштаба СССР делает доклад руководству страны. В этот момент помощника Горбачева озаряет такая удивительная мысль: