Управление мировоззрением. Развитый социализм, зре - Страница 79

Первое трагическое отступление. Подобную логику рассуждений «о неправильном устройстве» советского общества и необходимости его тотального уничтожения мне пришлось услышать в одной из передач немецкого телевидения из уст бывшего карателя С С. Ведущая телепередачи задала ему вопрос: «а не жалко ли вам было сжигать дома в белорусских деревнях?» На что бывший каратель уверенно ответил: «нисколько не жалко, поскольку это все были жалкие, деревянные лачуги, которые ни в какое сравнение не шли с добротными каменными домами немцев или англичан». Тогда любопытная ведущая задает следующий вопрос: «а не жалко ли вам было стариков и детей, которые жили в этих лачугах и в условиях зимы и удаленности от других поселений неминуемо должны были бы замерзнуть?» Он и на этот вопрос ответил уверенно, даже со снисходительной ухмылкой: «О, вы не знаете этих людей! Они очень неприхотливы и чувствуют себя в лесу как дома при любом морозе».

Домов, Гайдар, конечно, не сжигал, но старики, замерзшие в собственных квартирах в результате неподготовленного, внезапного перевода коммунальных служб на самофинансирование; люди, потерявшие работу, жившие впроголодь и преждевременно умершие от скудного рациона питания; больные, скончавшиеся из-за несвоевременной медицинской помощи и отсутствия лекарств; сотни тысяч невесть откуда взявшихся беспризорников – детей без будущего, и как итог – почти миллионное ежегодное убывание населения – все это результаты проведённых им «шоковых реформ».

Теория, которая вдохновила Гайдара на выбор именно того трагического пути реформ, который мы прошли, стара как мир и заключается в том, что делит народы на богоизбранные и прочие – неполноценные. Истовая приверженность Гайдара этой теории доказывается не только его действиями. Она явственно присутствует во всех его рукописных «творениях». Он пишет в своей книге «Гибель империи» о печальной судьбе индийских ткачей, двести (!) лет назад разоренных нашествием британской короны:

«Индия была родиной текстильной промышленности, – она существовала там на протяжении б тыс. лет. В ней были заняты миллионы людей. За колонизацией последовала утрата работы сотнями тысяч людей, семьи которых занимались ткачеством на протяжении жизни поколений. Такие города, как Дакка и Муширабад – ранее центры текстильной промышленности – пришли в запустение. Сэр Тревелен докладывал Парламентскому комитету, что население Дакки сократилось со 150 до 30–40 тыс. человек…»

Какое трогательное сострадание к десяткам тысяч людей, живших в далекой Индии в начале XIX века! Как живо ощущается трагедия потерявших работу и оставшихся вдруг без средств к существованию, в одних набедренных повязках десятков тысяч бедных индусов, пепел от которых уже без малого два столетия скитается по земле!

Приведем теперь выдержки из реферата Е. Е. Кобяцкой – доцента кафедры экономической теории Московской государственной текстильной академии, написанного ею в 1997 году и подводившего предварительные итоги гайдаровских «реформ» в той же текстильной индустрии, но, разумеется, в России:

«Ранее вложение средств в текстильную и легкую промышленность, в ее экономическую и социальную инфраструктуры всегда было выгодным. Во время существования Союза ее доля в доходной части госбюджета составляла до 30 %, а в 1995 году доля составила 2 %. Потери поступлений средств в бюджет достигли 17 трлн руб. в год. Современное экономическое и социальное положение в текстильной промышленности России признано катастрофическим.

За 5 лет экономических реформ (1990–1995) падение объема производства важнейших видов продукции в легкой и текстильной промышленности в 2 раза превысило падение выпуска по промышленности в целом.

Непродуманное открытие внутреннего рынка привело к тому, что доля импортных товаров доходит до 65–75 % всего товарооборота/…/

Массовая остановка текстильных предприятий вызывает рост скрытой безработицы, которая проявляется в таких формах, как неполная занятость, принудительные неоплачиваемые отпуска. В 1994 году скрытая безработица в отрасли достигла катастрофических масштабов – 700 тысяч человек, притом что на тот период статус официального безработного в России имели около 850 тысяч человек. Предприятия вынуждены были переходить на 2 – 3-дневную рабочую неделю, отправлять своих работников в вынужденные отпуска на несколько месяцев /…/

В результате проводимых реформ резко снизился уровень жизни большинства работников текстильной промышленности. Из-за финансовых проблем предприятий рабочие отрасли не получают заработную плату по нескольку месяцев. Месячная заработная плата за 1995 год в среднем составила 250 тысяч рублей, или 48 % от средней в промышленности. Просроченная задолженность по оплате труда 54 млрд рублей в начале 1995 года выросла в 2,6 раза и составила на 1 октября 1995 года 139 млрд руб. В результате каждый третий работник не получил заработную плату за предыдущие 2–3 месяца…»

И здесь и там катастрофическое падение производства (в России много хуже – согласно реферату двухразовое против общепромышленного 55 % – т. е. практически 80 %), и здесь и там те же самые сотни тысяч ткачей, безвозвратно потерявших работу. Но положение, в котором оказались российские безработные ткачи, было опять-таки на порядки худшее, чем положение их индийских коллег в начале XIX века. Во-первых, одновременно с ткачами потеряли работу трудящиеся большинства отраслей промышленности, характерных повышенным количеством используемых трудовых ресурсов, тем самым в разы увеличив число претендентов на свободные рабочие места. Во-вторых, единственным предметом владения индуса была его собственная набедренная повязка, в которой он мог круглый год путешествовать по теплой Индии в поисках работы. Наши же ткачи жили «как пришитые» на своей малой родине, в благоустроенных квартирах, полученных ими с большим трудом, которые к тому же восемь месяцев в году отапливались практически целиком за казенный счет. В-третьих, индус мог вернуться в любую минуту к традиционному крестьянскому труду, от которого не так далеко ушел. Бывшие работники советской текстильной промышленности, затратив многие годы на постижение тонкостей своей специальности, неимоверно развившейся в век технической революции и фундаментального разделения труда, не могли так просто отказаться от выбранной на всю жизнь профессии и сразу «заделаться» доярками и скотоводами.