«Миссия осуществления либеральных реформ выпала советским интеллигентам, внутренне далеким от либерализма – высокомерно самоуверенным, лишенным уважения к чужому мнению. А посему не утруждающим себя объяснением своих действий. И присвоившим себе право на мифотворчество и ложь».
На этом можно было бы закончить краткое описание «деяний» «умниц», но есть еще один аспект их «стратегии реформ», о котором мы уже упоминали и который подтверждается трагическими подсчетами демографов.
Накануне нападения Германии на СССР на совещании высших чинов СС Гиммлер заявил, что одной из задач похода на Восток является уничтожение 30 миллионов славян. Это заявление явилось одним из доказательств подготовленного и осуществленного геноцида покоренных народов СССР, в котором были обвинены нацистские преступники на Нюрнбергском процессе. Как известно, большинство из них международным трибуналом было приговорено к смертной казни, и приговор был приведен в исполнение.
Вот что сообщает А. Д. Шутов в своей книге «На руинах великой державы»:
«…Чубайс: "Не беда, если вымрут 30 млн россиян в результате реформ. Не надо делать из этого трагедии: родятся и вырастут новые люди, адаптированные к новым условиям жизни"».
Если он действительно это произнес, то непонятно, почему до сих пор безмолвствует российское общество, не требуя проведения своего нюрнбергского процесса, и почему оно вообще никак не реагирует на это людоедское высказывание, которое, к тому же, подтверждается статистикой?
В провинции не было того накала страстей, который кипел в столицах, но митинги на стадионах, дискуссии в домах просвещения и, разумеется, на кухнях проходили с тем же воодушевлением и в том же духе нигилизма, что и в Москве.
Были у провинции и собственные «демократические» лидеры, имевшие достаточно заметное влияние на мнение местных жителей, поэтому представляется необходимым коротко ознакомиться с их характерным обликом и коснуться их деятельности на примере Омска – сибирского города с миллионным населением.
Первой из числа «неформалов» (так в середине 80-х называли людей, придерживавшихся оппозиционных взглядов) мне на память приходит фамилия Захарченко. Инженер мощного оборонного предприятия уже в начале «перестройки» позволял себе публично саркастически ехидничать над любыми ошибками и человеческими оплошностями, случавшимися во множестве на производстве. Он всегда старался придать им обличительный характер, как фактическому подтверждению косности, беспомощности и глупости экономической системы СССР. Проводя обычные занятия по повышению квалификации с заводчанами, он позволял себе рассказывать аудитории побасенки такого содержания. Ветеран войны пишет возмущенное письмо на завод-изготовитель стиральных машин, где требует призвать к ответу бракоделов за его неработающую машину, и приводит в пример изготовителей космической техники, на которых незадачливые производители должны были бы равняться. По аудитории прокатывается смешок, поскольку все работают на этом самом заводе, который изготавливает и стиральные машины, и аэрокосмическую технику. Довольный лектор тут же, не дав слушателям времени вдоволь повеселиться над первым казусом, вдруг, с доверительным видом, приглушенным, таинственным голосом сообщает далее, что ветеран, к счастью, не знает, «что и ракеты мы делаем так же плохо, как и стиральные машины», и под общий хохот приводит реальный случай, когда рабочий, отработав третью смену, забыл гаечный ключ в системе подвода топлива к двигателю. Аудитория в полном восторге, лектор довольно потирает руки и многозначительно улыбается.
Чуть позже Захарченко активно подключился к неформальной природоохранной деятельности. Под знаменем борьбы за защиту окружающей среды у него появилась открытая возможность с высокой трибуны критиковать существующую власть. Свои едкие выступления против партийной номенклатуры и «административно-командной системы», он начинал каким-нибудь хлестким демагогическим приемом, чем снискал себе популярность среди населения и звание бескомпромиссно честного и неподкупного борца за справедливость. Использовал он при этом старые и простые приемы, знакомые всем со студенческой скамьи. Например, критику очередного постановления партии и правительства он начинал словами: «Как сказал Гельвеций, нет такого мошенника, который говорил бы простым и ясным языком». И далее под общий восторг зала выливалось мыслимое и немыслимое число помоев на «проклятую систему». Поскольку это вступление им многократно повторялось на различных сборищах и стало понемногу раздражать, я решил как-то его проверить – так ли он точно знает то, о чем без конца говорит. Как-то, пробравшись к нему, я с невинным видом его спросил, кто же такой был этот самый Гельвеций. Захарченко снисходительно усмехнулся и сказал, что это был древнегреческий философ. После небольшой паузы добавил: «возможно, древнеримский» и заторопился уходить. В этом незнании он продемонстрировал свое поверхностное и несерьезное отношение как к своим речам, так и к тем, к кому он обращался со своими призывами. Во всей его энергичной «неформально-демократической» деятельности ему был совершенно не важен поиск истины, она была им раз и навсегда найдена и находилась где-то на Западе. Он и подобные ему, под влиянием Сахарова, диссидентов и «свободных голосов», без малейших колебаний, мучительных размышлений и сомнений встали твердо на путь беспощадного разрушения порядков и устоев вскормившей их страны. Они считали возможным глумиться и издеваться над всеми явлениями жизни в СССР – будь то режим дня в пионерском лагере или бесплатные образование и медицина. Они были все похожи один на другого своим огульным охаиванием всего советского и безмерным восхищением всем тем, что они знали и не знали о Западе. При этом в ход пускалась масса небылиц. Примерное содержание одной такой истории. Наши туристы, путешествуя по США, заходят в кафе пообедать. Один из них по «совковой» привычке достает из кармана носовой платок и принимается протирать и без того стерильно чистые вилку и нож. Неожиданно к нему подскакивает испуганный официант, в рассказе обязательно негр, и в состоянии крайнего волнения начинает жалобно спрашивать у посетителя – чем тот недоволен? Тут же подбегает хозяин заведения, без лишних объяснений вышвыривает несчастного официанта за дверь, причем без выходного пособия, и меняет роковой прибор так быстро, что наш турист даже не успевает спрятать в карман свой злополучный платок. Чувствовалось, что даже подробного описания этой душераздирающей сцены рассказчику явно было недостаточно, чтобы произвести на слушателей должное впечатление и явить им величайшие достижения капитализма в сфере услуг.